— Значит, он не хотел отдавать дорогие?
— Это была плата, хотя я и сомневался до нашей встречи.
— Вы говорите так, будто знаете чужие мысли, — сказал он язвительно и взглянул на меня с усмешкой.
И я ответил — или мы все превратились в ясновидящих и без усилий читаем мысли других людей, или же мысли наши стали до того просты, что угадать их не составляет никакого труда.
Он пожал плечами и промолчал.
Тогда я рассказал историю со сломанной ногой.
— Это в подтверждение ваших мыслей о сверхъестественном, — закончил я зло, чувствуя, что доктор начинает раздражать меня. — Он запугал свою жену, а когда потребовалось, об этом узнала Татьяна, — пояснял я доктору. — Узнала и поверила ему. Правда, она вырвалась из его объятий, но когда это произошло? Когда ехала в аэропорт или же после удара? Не знаю и никогда не узнаю, но не верю никакой мистике только потому, что наша жизнь заткнет за пояс любую мистику.
— Согласен, — живо откликнулся доктор. — Заткнет!
Мы обогнули площадь Победы и шли теперь вдоль универмага; доктор говорил, что люди не представляют тончайших нитей, которыми связаны, не знают, кто таков, в сущности, человек, и, чтобы не закружилась голова, многое упрощают. Он был совершенно прав, и мне подумалось, что он должен быть одним из тех, кто пытается что-то понять: не зря же он отыскал меня.
Доктор говорил, что человечество должно поскорее найти выход, чтобы жить, что в каждом из нас, возможно, живет Моцарт. Мне хотелось добавить, что в каждом живет и Рогачев, но я промолчал, подумав, что это слишком большая честь для моего командира.
Наверное, сказывалась усталость после рейса, или же правильные рассуждения не трогали меня, но слушал я не очень внимательно.
— Надо заставить уважать человека, — сказал доктор, и я подумал, что эти слова не становятся рядом. — Иначе будет ужасное...
— Ужасно, доктор, то, что мы так спокойно говорим о смерти. Во всяком случае — я...
Мы уже шли по проспекту, доктор опять что-то рассказывал, я не слушал: мне стало ясно, он всегда будет говорить только правильные вещи, говорить равнодушно, размеренно.
Вскоре мы распрощались. Доктор вскочил в подошедший автобус. Провожая глазами красные огни, я мысленно пожелал доктору счастья, он мне понравился все же — думающий человек. Мы не обменялись ни адресами, ни телефонами, и это-то, как мне кажется, вполне отвечает на вопрос о родстве душ: мы не нужны друг другу.
