— Она летает каждый день, — прервал я эту домашнюю кошечку, так уютно расположившуюся у меня на кухне. — Это во-первых! Так что печалиться ей просто некогда. А во-вторых, я впервые в жизни слышу, чтобы женщина расхваливала свою сестру. Татьяна не успела сказать тебе, что я там едва не взломал двери, за которыми она скрывается?..
— Ты что же, не веришь мне? — спросила она, привставая, будто бы вслед за моим ответом готова была уйти. — Не веришь, что я была у Татьяны?
— Была, но, разумеется, не верю, — сказал я и засмеялся, увидев, как она вдруг изменилась в лице и зло посмотрела на меня. — Но твои мечты о возвращении мужа сошлись с моими желаниями, конечно, чисто случайно. Я действительно хочу жениться на Татьяне, потому что у нее будет ребенок...
И как только я произнес эти слова, мне стало ясно, что же не договаривала Глаша: не зря же она ни разу не вспомнила о том, что Татьяна беременна. Мысль о том, что ребенок этот вовсе не мой, а Рогачева, заставила меня замолчать, а Глаша сказала, что напрасно я ей не верю и что она все может доказать.
— Я знаю то, что знаешь ты, — заговорил я снова и почувствовал, как что-то изменилось во мне самом. — И согласен жениться на Татьяне, но она этого не хочет. Жалеет меня, полагая, что я ее мало люблю, или что там еще, но если бы она хитрила, как ты, то мы давно бы расписались.
Мне не хотелось вслух произносить то, что Татьяна любит Рогачева, в чем я теперь не сомневался; возможно, пожалел Глашу, которая сникла и не сразу спросила:
— А ты простил бы ее?
— Да, — ответил я. — Уже простил, но...
Пришло в голову, что мое прощение ей без надобности; да и что ей до меня, если у нее ребенок Рогачева. Как это раньше я не подумал! Вспомнилось, как Татьяна боялась забеременеть и как это оказалось неожиданностью для нее — так во всяком случае мне показалось; вспомнились уверенность Рогачева и поведение Татьяны, которая, вероятно, не представляла, как быть; объяснялось даже то, что она так горячо защищала героиню какого-то фильма — кажется, я тогда сказал, что случайные встречи всегда остаются случайными. Глупость, конечно, но тогда я попал в самую точку...
— И знаешь, за что прощать?
— Знаю, — ответил я. — Тебе важно, женюсь ли я на Татьяне, поскольку ребенок от твоего мужа. Вот за этим ты и пришла. Впрочем, — перебил я сам себя, — не совсем так.
— Не совсем, — подтвердила Глаша, торопливо прикурила и, пыхнув дымом, добавила: — Я пришла посоветоваться с тобой.
Я сказал, что в этом случае не надо было так хитрить; я видел, что она не прочь отомстить Рогачеву. Но я молчал об этом, а вот Глаша, не смутившись, оправдала хитрость тем, что хотела как лучше.
— Кому лучше? Мне? Тебе? Татьяне?
— Всем, — ответила она и даже повела рукой, как бы говоря, что в жизни случается и такое. — Разве я не права?
Она была права, и если обвинять ее, то только в том, что она думала о себе. Но разве все мы поступаем не так? Разве сначала думаем о других, а после — о себе? Нет, мы думаем о себе, в первую голову о себе, исключительно о себе, и в этом многие наши беды. О других мы тоже думаем, чаще, правда, в том случае, когда нам что-то угрожает.
